Суд над судьями. Книга 1 - Вячеслав Звягинцев

Следствия не возбуждать, признать дело исчерпанным отозванием нарсудей Горохова и Виноградова от занимаемых ими должностей»8.

При чтении такого рода архивных документов может сложиться впечатление, что все это делалось с определенной целью – оставить для истории лишь глянцевую сторону правосудия. И в то же время спрятать от потомков факты вынесения необоснованных расстрельных приговоров. Но это не так. В серьезных случаях суды выносили в отношении своих коллег суровые приговоры. Впрочем, суровость тогда была связана не только с тяжестью противоправных деяний, но и вызывалась самим временем – суровым и беспощадным.

Один из старейших работников военного трибунала Ленинградского военного округа В. Кинг вспоминал, что во время Кронштадтского мятежа 1921 года он был арестован отрядом вооруженных матросов и помещен в застенок вместе с другими сотрудниками трибунала Кронкрепости. Позже большинство из них были репрессированы, а вышедший во время мятежа из партии член коллегии трибунала Щетинкин после подавления мятежа по постановлению ОГПУ был расстрелян.

Жестко пресекались факты, связанные с корыстными проявлениями.

В декабре 1917 года в Петрограде был задержан член следственной комиссии ревтрибунала Алексеевский, который вымогал у директора ресторана «Медведь» 5 тысяч рублей за освобождение Леонарди (первого директора ресторана), арестованного за покупку поддельной печати.

Надо сказать, что матрос Алексеевский стоял у истоков создания советских судебных и правоохранительных органов. В октябре 1917 года он в единственном лице представлял следственную комиссию Петроградского военно-революционного комитета, которая прекратила свою деятельность 5 декабря, передав дела следственной комиссии ревтрибунала при Петросовете. Вместе с делами перешел в трибунал и Алексеевский, где его преступная деятельность была вскрыта лично Ф. Э. Дзержинским9.

Однако Алексеевский, судя по всему, легко отделался. Из записки председателя транспортной ЧК Г. И. Благонравова Ф. Э. Дзержинскому, датированной ноябрем 1920 года, следует, что Алексеевский продолжал работать у Благонравова. Последний решил назначить его ответственным инструктором транспортной ЧК и просил Дзержинского сообщить, нет ли у того возражений. Феликс Эдмундович наложил резолюцию: «Надо навести справки. Поскольку, помню, обвиняли его в какой-то грязной истории. Ф. Дзержинский»10.

В других случаях, лица, уличенные во взяточничестве, осуждались к лишению свободы. Так, в докладе председателя военного трибунала Петроградского военного округа, датированном апрелем 1923 года, приводится рассмотренное военным трибуналом дело по обвинению помощника коменданта военного трибунала 1-го стрелкового корпуса.

Суть обвинения сводилась в следующему: «Согласился хлопотать об освобождении арестованного на поруки, за что обманным путем получил около 4 млрд. денег. В дальнейшем предложил жене одного из осужденных освободить из-под стражи ее мужа за сумму в 5 млрд. руб., сказав, при этом, что часть денег он должен будет дать председателю военного трибунала 1 СК». И далее вывод – «Своими преступными действиями подсудимый дискредитировал… себя, как ответственного работника ВТ (военного трибунала – авт.), а также еще более ответственного – председателя трибунала. Подсудимый приговорен к лишению свободы со строгой изоляцией сроком на 5 лет с поражением в правах на 2 года»11.

Изучая в 1990 году в спецхране РГВА (тогда он именовался – ЦГАСА) материалы Реввоентрибунала Республики, автор обратил внимание еще на одно дело, информация о котором обнародуется впервые.

Дело это – мало чем примечательное. Интерес представляла личность обвиняемого. Им оказался председатель военного трибунала 13-й армии Н. С. Розовский.

Согласно заключению военного следователя трибунала Республики Н. С. Розовский присвоил вещественные доказательства по одному из дел, находившихся в его производстве: галоши, 10,5 аршин бархата и другое имущество.

Это был тот самый Наум Савельевич Розовский, будущий армвоенюрист и главный военный прокурор РККА, который в 30-е годы стал одним из самых активных организаторов необоснованных репрессий над военнослужащими.

Столь стремительный карьерный взлет Розовского мог и не состояться, если бы следователь не проявил тогда снисхождения к своему коллеге. Он предложил в своем заключении ограничиться административным наказанием председателя трибунала12.

Избежав в тот раз маленького пятна в биографии, Розовский запятнал ее по крупному в период массовых репрессий, закончив свой земной путь в лагере13.

Надо отметить, что уже в начальный период своего формирования советская судебная система стала избирательно подходить к назначению подсудимым уголовного наказания в зависимости от того, к какой социальной группе они относились. Классовые критерии все большее значение стали приобретать и в кадровой работе.

На первых порах в суды приглашали работать тех, кто разбирался хотя бы в азах юриспруденции или был просто грамотным человеком. Многие большевики знали о царской юстиции не понаслышке. Были среди них даже выпускники юридических факультетов, которые не могли не понимать, что правосудие – дело тонкое, деликатное. Поэтому, разрушив старую судебную систему «до основания», многих людей, имевших к ней отношение, особенно технических работников, стали снова приглашать на работу. Теперь уже в новые, пролетарские суды.

Но вскоре – в начале двадцатых – подул иной ветер. Профессиональные качества стали отходить на второй план. Превалировать начинала партийность, принадлежность «к социально-обездоленным классам».

Из-под пера таких классово-стойких элементов будут рождаться хлесткие, как пулеметная дробь, расстрельные приговоры, а борьба за чистоту судейского мундира приобретет со временем совсем иные оттенки.

Уже через несколько лет первые судебные процессы над судьями, «дискредитировавшими революционное правосудие» своей жестокостью, злоупотреблениями, самодурством, станут достоянием истории. Наоборот, беспринципность и слепая классовая ярость к «врагам народа» будут все больше поощряться и культивироваться.

2. «Ну, согласны на расстрел»

О произволе и беззакониях советского правосудия в последнее время можно прочесть практически в любой публикации, касающейся истории становления правоохранительных органов страны. Но при этом умалчивается о том, что подобные факты становились нередко предметом пристального разбирательства, а судьи, их допустившие, сами представали перед судом и несли заслуженное суровое наказание. В том числе, и в 20-е годы прошлого века.

Причины такой однобокости понятны. Дела в отношении судей-преступников оседали в недрах секретных архивов. О них просто не знают. Ведь работники судов и трибуналов, осужденные за «дискредитацию революционного правосудия», являлись одновременно, как правило, крупными партийцами, членами реввоенсоветов фронтов и армий. И предание гласности совершаемых ими должностных преступлений, фактов нравственного убожества и моральной нечистоплотности бросало, по мнению цензуры, тень на саму партию.

Между тем, процессы эти – наглядное и убедительное свидетельство наличия тех двух противоречивых тенденций в работе революционных военных трибуналов, о которых мы упомянули.

Наиболее серьезные дела, связанные с дискредитацией революционного правосудия, рассматривала высшая судебная инстанция – Реввоентрибунал Республики. Немалое число таких дел еще ждет своих исследователей.

Большой интерес представляют, например, судебные дела по обвинению бывшего военного следователя Б. Чигинадзе в дискредитировании Советской власти14; о незаконном приведении в исполнение смертного приговора над осужденным Гутманом и другими15; по обвинению члена РВС 1-й армии Калнина в расстреле по единоличному распоряжению и без всяких на то оснований сотрудника штаба армии, помощника начальника радиостанции Венденбаума16. В последнем случае – это был самосуд, нередко применяемый командирами на фронте.

По существу, те же самые преступные действия совершали порой и судьи. Вся разница заключалась лишь в том, что самосуд этот они облекали в некое подобие правовой формы.

К сожалению, лица, виновные в совершении такого рода преступлений, порой оставались безнаказанными или отделывались формальными наказаниями. Так зарождалась избирательность правосудия, замешанная на кумовстве и близости к власть имущим. Характерным в этом отношении является дело председателя Реввоентрибунала Южного фронта Сергея Владимировича Чиккoлини17.